«Вы сами в ответе за образование, которое получили»

Многие посетители smartia.me очень хотят стать журналистами, но вряд ли понимают, во что превратилась эта профессия. За советами для них специальный корреспондент Смартии отправился к эксперту — Оксане Силантьевой, которая обучает целые редакции, поднимает медиафакультеты, в общем — знает, где глубокая печать зарыта.

Мы говорили долго, про журналистику — меньше запланированного, а больше — про жизнь: как сегодня учиться, что вообще происходит с образованием, куда движется цифровой онлайн-мир и может ли он заменить школу, когда воспитываешь ребенка.

Впрочем, удержаться от высмеивания обсуждения журфаков мы, два дипломированных экс-журналиста, так и не смогли.

Чтобы описать весь трудовой путь™ Оксаны потребовалась бы пара отдельных текстов, поэтому пришлось сделать из него таймлайн (подождите, пока он загрузится).

Уроки Англии

— Первую статью я опубликовала в третьем классе. О разрухе, которую принесли взрослые на детскую площадку. Мое первое «взрослое» интервью — с Владимиром Райфикештом о его первой любви. Райфикешт был первым губернатором Алтайского края, а я училась уже в десятом классе.

Не было сложных раздумий «кем стать?», я понимала, что хочу в журналистику. Работать журналистом мне очень нравилось, и, к сожалению, тогда казалось, что единственный вариант, если хочешь работать журналистом, — идти учиться «на журналиста». Не оказалось нужного человека рядом, который бы сказал, что быть журналистом и учиться на журфаке — это разные вещи совсем.

Я была очень недовольна качеством преподавания профессиональных предметов. Разнесла бы к чертям всё отделение журналистики, не окажись среди преподавателей нескольких особенных людей, спасибо им. Мой научный руководитель Вадим Яковлевич Явинский, который заразил телевидением и магией киномонтажа. Или Карина Вартанова, она вела у нас всего один семестр международной журналистики. Это был человек, который на первом же занятии поразил меня словами: «Здравствуйте, у вас тут в программе — журналистика Португалии, я не понимаю, как можно читать курс о том, в чем не разбираешься. Поэтому я буду рассказывать про журналистику Великобритании и США, о которой имею представление».

Так не делал ни один из наших учителей, они все читали лекции по программе, даже если никогда не работали в той сфере, о которой рассказывали.

Со второго курса я работала в университетской газете «За науку», к нам иногда заходил на чай аспирант АГУ Сергей Ушакин. Он тогда уже активно ездил по международным конференциям, рассказывал нам о мировой науке и говорил, что сидеть в Барнауле с амбициями захвата мира — бессмысленно и бесполезно. Я ему: «Ну как же, Сережа, мы бедные люди, мы не можем никуда поехать, мы же бедные-бедные, нам на командировку в соседний Новосибирск денег не дают». Сережа смеется в лицо и подписывает меня на кучу рассылок про гранты-стипендии.

Открываю я как-то рассылку, а там — объявление о конкурсе фонда Форда, и из восьми критериев отбора я подхожу под все восемь. Я собираю себя в кучу, заполняю очень подробную анкету со всякими целями на ближайшие 15-20 лет, отсылаю в последний день сдачи заявок и забываю.

Неожиданно, месяца через четыре — звонок: «Здравствуйте, вы прошли первый тур».

Потом я прошла второй тур, третий и, собственно, выиграла стипендию фонда Форда. На всю эту историю у меня ушло года полтора с копейками. Обычно стипендия выигрывается под конкретный университет. А здесь было не так: выигрываешь деньги у фонда на поступление в любой университет мира, и выбираешь по своим амбициям и возможностям, в какую страну, на какую программу. Теперь таких стипендий уже нет.

Конечно, ты мог поступить в Россию, многие наши так и делали, например, из Петрозаводска, Сыктывкара поступали в МГУ, это было нормой. Но у нас-то амбиции совсем не МГУшные... Учиться телевизионной журналистике было бессмысленно, газетной — скучно, «интернетная» — это было просто «переписывать из газеты на сайт».

Я же открыла для себя интернет в 96-м году, в 97-м был мой первый сайт, который я написала. Традиционная журналистика уже малоинтересна была.

There is no school like the old school: первый сайт Оксаны успешно использовал дизайн-тренды тогдашнего Интернета

Из четырех выбранных университетов меня приняли в два. Изучала преподов, перебрала всё, где они публиковались, все блоги их перечитала. Выбрала Bournemouth University и уехала на полтора года в Англию. И этот выбор действительно изменил мою жизнь. Я стала по-другому смотреть на профессию, открыла для себя «коммуникацию», которая гораздо шире журналистики, испытала на себе интерактивные методики обучения и совершенно другой подход к профессиональному образованию.

Самый большой урок, который я получила в Британии — ты сам отвечаешь за качество своего обучения. Многие наши абитуриенты и их родители пытаются «попасть в правильный вуз», «удержаться там», и «получить правильный диплом». Нам до сих пор кажется, что наличие какого-то специального документа магическим образом открывает тебе какие-то двери, делает тебя успешным человеком и востребованным специалистом.

Миф, в котором живут многие студенты: основная задача — выучить программу, которую предлагает университет. Её составили умные люди, они подобрали, что, как, в каком порядке изучать. Если освоить весь набор, то будет счастье и красный диплом. В голове почему-то автоматически получение диплома связывается с быстрым нахождением работы, которая будет приносить достаточно денег. И вот такой дипломированный специалист приходит на работу, а его спрашивают не что он изучал по программе, а что он умеет делать и как то, что он умеет, может пригодиться при решении конкретных задач.

В этот момент начинается крик и обиды: «нас плохо учили», «нас учили не тому», или «работодатель хочет, чтобы я вот прямо все умел, меня надо доучивать на рабочем месте»... Виноваты вокруг все, кроме самого выпускника.

Я же считаю, что каждый из нас в ответе за то образование, которое мы получили. Не за бумажку и оценки, а за объем и качество прочитанного, отрефлексированного, критически осмысленного, испытанного. Это я, а не кто-то другой (министерство, завкафедрой, авторы книг, начальник) несу ответственность за то, что я знаю, умею и могу предложить на рынке труда. Это я лично отвечаю за то, насколько активно я изучаю актуальное, осваиваю новые инструменты в моей профессии, расширяю свой кругозор. Нет никого извне, кто должен это делать. Это только моя ответственность. К сожалению, этому у нас мало кто и мало где учит.

Самостоятельность, навык ставить себе планки и прыгать — самое значимое, который я получила в британском университете. По условиям обучения, мы должны были каждые два дня сдавать один полноценный журналистский материал. Каждые два дня в течение года.

Это планка. Можешь допрыгнуть, можешь провалиться, зависит от твоих стараний и энергии, которую приложишь.

Никого вообще не волнуют твои сложности: что ты здесь неродной, что у тебя нет источников информации, что ты плохо говоришь на языке. Никому это не важно.

Соблюдение дедлайнов, соблюдение редакционных стандартов… а мы же писали не просто информашки, это репортажи с событий, судебные репортажи, расследования, обзоры, циклы публикаций, когда ты одну тему долго ведешь. А городок, в котором я жила, — 60 тысяч населения. Он не производит столько новостей, чтобы удовлетворить 800 студентов медиашколы.

Поэтому я объездила весь юг, каждую деревню. Делала репортаж про то, как люди вставали грудью за последний телефон-автомат, который Бритиш Телеком хотел вырезать. «Это наша связь с большой землей», — говорили они, находясь в 30 минутах от Лондона. Писала историю про то, как деревня не хотела перестраивать свой образовательный центр, несмотря на очевидную выгоду от притока туристов и на уже выигранный грант на строительство. Работа «в поле», поиск реальных героев, выстраивание историй, умение рассказывать их в разных мультимедийных форматах. Это был драйв, вызов, напряжение всех твоих способностей.

Плюс вот эта нацеленность на результат и соблюдение дедлайнов, стандартов, графиков, — прямо в кровь вошло, и такого нет у наших журналистов. Поэтому мне было очень сложно, когда я только вернулась обратно, от привычной нашей расхлябанности и необязательности. Тяжело было. И до сих пор тяжело.

Это с точки зрения обучения. А с точки зрения журналистики — я просто увидела, насколько они больше интересуются людьми, чем мы. Если в новости или материале нет человека, редактор тебе сразу: «Иди переделывай». Нужно найти этого человека, раскрутить его на историю, а не просто записать стандартный синхрон или переписать пресс-релиз. Каждое информационное сообщение требует человеческого поворота, это тоже заставляет переосмыслить, для чего существуют журналисты и что они должны делать.

Что такое «медиа» и «журналистика»?

Для меня медиа — это среда обмена информацией между людьми. Среда как то, в чем ты живешь и при этом не всегда осознаешь, что потребляешь медиа. Журналистика занимает небольшую часть в медиасреде. Это не взаимозаменяемые понятия.

Журналистика — это не про тексты, не про видео и не про работу с магнитофоном или диктофоном; формат, в котором ты работаешь, непринципиален. Журналистика — это про интерес к другим людям. Про то, как живет социум, что разные люди в этом социуме друг с другом делают. Это не про «показать, какой я умный и замечательный». Не про «вести программу на телевидении».

Это значит «знать, как устроена та сфера, на которой вы специализируетесь, знать ключевых игроков, уметь добывать из них информацию, сравнивать, находить несоответствия, задавать вопросы, находить разные точки зрения и понимать, где как чьи интересы влияют на то, что люди говорят и делают».

Плюс (в качественной журналистике) еще и предполагать, как те или иные действия повлияют на жизнь сообщества в целом.

Поэтому если вам не интересны другие люди, в журналистике вам делать нечего, только зря потратите свое время. Разочаруетесь в профессии и опять найдёте внешнего виноватого. А профессия тут ни при чём, это ваш выбор был некорректным.

---

Журналистика — это маленький кусок поля «коммуникаций», на котором играют очень разные игроки по разным правилам. Для обывателя все сайты одинаковы, а все телекомпании — это просто картинки на экране телевизора. Но если вы собрались заниматься медиа профессионально, вы не можете оперировать обывательски, надо разбираться. Что такое журналистика, а что — интервьюирование звезд телесериалов, почему статья «5 быстрых способов поздравить любимую с 14 февраля» набирает миллионы просмотров, но «Ведомости» её не напечатают (глупые, наверное, такой источник просмотров упускают). Ваша обязанность — узнать, что на телевидении, в газетах, на радио и сайтах есть масса других профессий, кроме журналиста.

---

Нужно учиться искать, узнавать, думать, выбирать, пробовать, анализировать. Недостаток критического мышления и самостоятельности — это не временные проблемы подростков и студентов. Взрослые и опытные люди попадают в эту же ловушку: «Все вокруг так делают, и я так буду делать». И делают «на автомате», не задаваясь вопросом «Зачем?».

Большая трагедия многих редакций: они общественно-политическое издание, условно, или газета «общего интереса», но они смотрят на посещаемость Buzzfeed и Adme.ru и хотят себе такую же посещаемость. И не понимают, что Buzzfeed — не журналистика. Это даже не разные весовые категории, это разные виды спорта. И если равняться, то надо равняться на тех, кто работает на схожую аудиторию в схожем формате. А мы этого не умеем. «Фейсбук такой популярный... а почему наш сайт не такой популярный?».

Этот хаос в головах — от недостатка знаний в профессиональной сфере.

Российские журналисты и редакторы мало учатся, мало участвуют в профессиональных дискуссиях, редко повышают свою квалификацию. А потом расстраиваются, что у них результаты далеки от желаемого. И возраст здесь ни при чем. Можно и в 72 пойти учиться рисовать, а можно в 13 решить, что все уже знаешь и больше нет ничего в мире удивительного.

Как оказаться в профессиональном тупике? Иллюстрация из сериала «Карточный домик».

Еще одна привычка, которую я приобрела в Англии — внимательно относиться к словам. Стараться понять, почему появляется тот или иной новый профессиональный термин, что за ним стоит, чем отличается от уже существующих. Надо сначала разделять проблемы и явления, а потом уже устанавливать связи между ними.

В российской практике мы скорее склонны смешивать, чем разделять. Журналистику мешаем с PR, медиаменеджмент с сокращением зарплат, маркетинг с баннерной рекламой, развитие проекта с нагонкой трафика. А когда мы смешиваем и подменяем понятия — мы не можем мыслить ясно и принимать аргументированные решения.

---

Например, у нас смешали два термина, когда начиналась эпоха блогов. В западной практике есть citizen journalism и есть blogging. Фильм «Джули и Джулия» — про девочку-блогера и её кулинарный блог. А вот «Эрин Брокович» как раз ближе к гражданской журналистике, общественным расследованиям. Сitizen journalism — это люди типа Навального, у которых шило в попе и которые понимают, что журналисты этой темой заниматься не будут, поэтому «я копаю сам».

---

«Диссернет», например, делает общественные расследования, и публикует их результаты. Тема важная, ей вполне могли бы заниматься журналисты. Но не занимаются.

И есть люди, которые взяли на себя журналистские обязанности, формально не имея удостоверения редакции. Это гражданская журналистика. А Youtube-ролики «как я делаю браслеты из бисера» могут быть прекрасным примером блогинга, но это не журналистский продукт.

У нас в языке эти две разные категории смешаны, в голове мы одних к другим приравняли, назвав блогерами. И, употребляя этот термин в спорах и дискуссиях, сваливаем всех в одну кучу. «Уничтожат ли блогеры журналистику?», «Имеют ли блогеры право аккредитовываться?», «Имеет ли право журналист вести блог и писать там то, что он не может написать на страницах своего издания?».

Масса важных для профессии вопросов, но, обсуждая их нужно разделять, например, бьюти-блогеров и людей, пишущих о незаконных вырубках лесов. Тех, кто ездит в блоготур, делает прекрасные фотографии о новом туристическом маршруте и тех, кто отправляется в СИЗО, чтобы рассказать об условиях содержания матерей с детьми.

Журналистика — это про проблемы общества и про то, как оно развивается. Для всего остального есть термин «создание контента».

Не скажу, что где-то есть место, в котором все профессиональные вопросы решены и поставлены на полочку с правильными ярлычками. Постоянно рождаются новые вызовы, связанные с технологиями, дополненной реальностью, распространением информации на множестве платформ, приходом брендов на поляну создания контента. Во всем мире люди, работающие в медиаотрасли, ищут свои ответы, экспериментируют, выигрывают или проигрывают. И — невозможно остановиться, найти раз и навсегда правильное решение, правильную стратегию, правильный дизайн сайта или что еще правильное ваша редакция ищет.

Стив Баттри о западных медийных стандартах качества. Видео взято с youtube-канала Оксаны.

Жить в многовариантном мире тяжело. Тем более, если необходимо принимать решения, часто делать выбор. Хочется, чтобы кто-то пришел и сказал: делайте вот так. Отбросил период сомнений, проб, ошибок, поиска информации, консультаций и размышлений. Сказал, как правильно. Так легче и быстрее.

Мне кажется, что с этим — с вариативностью мира — связаны многие проблемы медиа и образования. Надо уметь отказываться от множества тропинок ради одной, не имея гарантий, что она приведет тебя к цели, о которой ты мечтаешь. Уметь переходить с тропинки на тропинку, менять профессию, место жительства, привычную рутину на что-то другое, кажущееся более ценным.

И не ждать, что там, в конце, тебя обязательно ждет какая-то награда.

Наши же медиа и образование системно формируют совсем другую картину мира: есть только один правильный ответ в учебнике и одно верное толкование события.

Про медиа: однополярность побеждает

Для меня самое главное, что случилось с аудиторией медиа за последние 15 лет, — читатель приобрел голос. Люди, которые раньше читали газету, смотрели телек и кидали в него тапком, внезапно поняли, что в Интернете от нажатия кнопки «Комментировать» что-то происходит. И начали с этим играться. Но так как общая культура дискуссии у нас — на уровне подъездных подростков, то всё это и полезло к нам в Интернет. Читатель приобрел голос, но голос такой, что совершенно не хочется его слушать.

Я думаю, что дальше будет хуже. Чтобы что-то изменить, особенно в культурной среде, должна быть какая-то сила, которая вкладывает время, ресурсы и внимание в изменения. Где сила, которая бы вкладывала ресурсы, чтобы изменить культуру дискуссии, обсуждения, чтения, смотрения, уровень образования и медиапотребления в целом? А так как это нафиг никому не надо, то всё и катится вниз.

Истерики, крик, оскорбления, отсутствие аргументов, логики, внимания к мнению другого — то, что сейчас отвращает от дискуссий, и очных, и онлайновых.

И это то, что постоянно транслируется из телевизора и радио, тиражируется соцсетями, проникает в прессу. Какую тему ни возьми — перезапуск «Кинопоиска», Украина, смерть певицы, вирус гриппа — бесконечный крик с пафосом и ядерной пылью.

Я же магистерскую писала в Англии про то, как по-разному освещали захват «Норд-Оста» британские и российские СМИ. Был контент-анализ абсолютно каждого сообщения и каждого комментария, которые были в это время на сайтах. То есть как управляют эмоциями, как стимулируют людей, каким образом манипулируют одни и вторые, я уже изучила.

Есть учителя, которые учат по-другому, есть медиаресурсы, старающиеся представить другую точку зрения. Но это — исключения. Поэтому однополярное отношение к происходящему транслируется и тиражируется. Поэтому родителям трудно рассматривать другие варианты образования своего ребенка, кроме детский сад-школа-вуз. А формальное изобилие каналов на пульте оборачивается приблизительно одинаковым контентом.

Выбирать, думать, сопоставлять, проверять информацию — тяжело. Но это дает возможность делать свой собственный выбор, а не плыть по течению, реализуя чьи-то чужие мечты и планы на тебя.

Про образование: борьба с имитациями

Сейчас я живу в Черногории и занимаюсь медиаконсалтингом, продюсированием мультимедийных проектов и дистанционными учебными курсами; медиа и образование как шли параллельно в моей жизни, так параллельно в бизнес и превратились.

Незадолго до этого, я, покинув, Яндекс, всем сердцем отдалась созданию в «Высшей школе экономики» факультета медиакоммуникаций. Подобралась хорошая команда, у которой был не очередной концепт «школы журналистики», а новый, коммуникативный, подход к обучению. Была задача принести не только содержание новое, но и форму обучения, и форму жизни всего факультета; устроить так, чтобы сама среда помогала ребятам учиться коммуникациям. История, очень похожая на новосибирский «Электронный город» — построение среды, построение сообщества, выстраивание коммуникаций среди разных поколений.

Ретровидео времен «Электронного города»

В общем, строить среду — штука мне знакомая, я уже понимала, как оно взлетает, и на грабли уже понаступала.

Закончилась для меня история ВШЭ-медиакоммуникаций, — а длилась она 2,5 года, — достаточно грустно.

Очередной виток реформ низвел тех преподавателей, у кого нет кандидатских, докторских и PhD, из штатных сотрудников в «почасовиков». У меня западная магистерская степень, с которой легко преподают в западных университетах. А у нас этого стало недостаточно. Быть почасовиком мне совсем не хотелось, потому что такой статус закрывает тебе доступ ко внутренним ресурсам университета. Только штатным преподавателям открыты внутренние конкурсы грантов, поездки на конференции, библиотека и расходы на книги — всё, что связано с твоим профессиональным развитием.

Еще у меня были долгоиграющие планы на степень PhD, а для этого нужно было минимум 3 года быть штатным преподавателем. Хочешь насмешить космос — расскажи ему о своих планах.

Когда шанс на PhD исчез, встала я перед выбором: быстренько ехать в условный Воронеж быстренько защищать кандидатскую, чтобы соответствовать новым требованиям, либо менять тропинку. Все эти «быстренько» — не для меня. Не люблю имитацию. Исследований, диссертаций, конференций, семинаров. Если уж делать докторскую, то по теме, которая меня волнует, и в том темпе, который позволит её исследовать.

Имитация — вообще моя больная тема. В редакциях, в образовании, в проектах, которые мы делаем, имитация — это первое, от чего у меня просто дрожь начинается. Симулякров не выношу.

Много вокруг таких историй: сделать сайт, не продумав, кто и как будет создавать для него контент, положить новый асфальт из-за приезда патриарха, завесить сносимый архитектурный памятник тряпочкой с его изображением — органически такого не переношу. «Якобы выборы», «якобы проверенная информация», «якобы экзамен». И «кандидатская по-быстрому» для меня — это как положить свежий асфальт прямо на снег, «чтобы выглядело прилично».

Поэтому села пересобирать свою дорогу заново. Я многое умею делать дистанционно, плюс достаточно мобильна. Месяца три ходила по всем друзьям и «ударяла о них» идеей отъезда. Самое безобразное, что ни один человек из близких и неблизких слова не сказал против того, что надо попробовать уехать. Хоть бы кто отговорил. Следующие три месяца я планировала доходы-расходы, потом собрала вещи и перебралась в черногорский Тиват.

Теперь учу с помощью собственных курсов, пока их четыре: «Практика мультимедийной журналистики и сторителлинга» (для начинающих), «Маэстро мультимедийной истории» (для продвинутых), «Генеральная уборка информационного сайта», «Рекламные возможности информационного сайта». Работаем сейчас еще над парочкой.

Самый первый, «Мультимедийную журналистику» прошло на этот момент 384 человека. Это совсем не «элитарное образование», мне хочется, чтобы как можно больше людей в небольших региональных редакциях могли делать клевые вещи (поэтому и цену стараюсь держать низкой). Такое количество людей нереально было бы обучить вживую, выдирая их с рабочих мест. Дистанционное асинхронное обучение позволяет человеку выбирать темп и порядок своего обучения. Проходить интенсивно за 3 недели или растягивать на полгода — дело выбора и личной ответственности.

Дистанционный курс — еще и часть консалтинга, бывает, что мы не приезжаем в редакцию, если её сотрудники не прошли курс. Потому что неэффективно — тратить дорогое тренерское время, чтобы рассказывать: «Знаете, интерактивные фото существуют, вот посмотрите, как делать слайдер до/после...».

C этого, на самом деле, у меня все и началось: я однажды вдруг поняла, что повторяю, повторяю всем одно и то же. Расширяю кругозор. Но тот же слайдер можно научиться делать минут за 10.

Я же люблю интерактив, проектное обучение, когда в результате интенсива мы получаем готовый продукт. Но нельзя это организовать, пока люди не пройдут базовый уровень.

Тут я села и вытащила из памяти всё, что я пересказывала сотой уже редакции. Взяла ноутбук, записала видеоролики, подобрала презентации и задания, прошерстила платформы для выкладывания дистанционных курсов. Выбрала Udemy — у них разумная политика взаимодействия между авторами курсов и платформой.

Теперь в курс перешло всё, что можно рассказать и показать на примерах. А интерактив, взаимодействие — этому место на «живых» тренингах.

---

Главная проблема массового образования (и школ, и университетов) — цели у этого образования нет. Те же наши курсы вырастали из трех вопросов. Самый популярный вопрос — «Как писать для Интернета?», второй — «Как работает мультимедийная редакция?», третий — «Как переделать редакционный сайт?» (чтобы повысить посещаемость, узнаваемость, авторитетность и прочее счастье).

У человека есть вопросы, в образовательных программах есть ответы, и ты должен персонализировать обучение, чтобы в человека попасть.

---

А что в школе? Мы, с одной стороны, хотим поглобальнее, чтобы все дети читали одни и те же сказки и теорему Пифагора проходили 26 апреля, в едином порыве, единым флешмобом. С другой стороны, мы понимаем, что современным детям это уже нафиг не надо, и они имеют наглость говорить, что это им не надо. Они требуют персонализации и ответа на вопрос «Зачем мне это?» А педагоги очень часто не умеют на этот вопрос отвечать и бесятся, когда его задаешь. «Надо» и всё. Один ответ на все вопросы.

Я для себя решила, что важно разделять обучение и просвещение. Просвещение — это «расскажите мне, как в мире много всего прикольного и интересного, расширьте кругозор, сориентируйте меня». А обучение — когда обучаешься создавать что-то своими руками (или головой). Кругозор плюс навыки ложатся в основу твоего образования.

Методы расширения кругозора не подходят для обучения навыкам. И наоборот.

У нас же в голове и родителей и педагогов эти две вещи смешаны и перепутаны. Поэтому мы считаем, что после лекции о Пушкине школьник может научиться писать стихи. «Слышал про это» и «умею это делать» — разные совершенно вещи. Но наша школа и вузы в большой степени ориентированы на «рассказать студентам», а не «дать возможность сделать самому».

Отсюда пассивность, закрепленная годами обучения. Сначала заставляем детей сидеть за партой ровно и не задавать вопросов, потом удивляемся, что у нас сотрудники безынициативные и сами не могут принять решения. Для меня эти вещи накрепко связаны.

Про медиаобразование: идеальный факультет журналистики — это...

У меня есть огромный текст на 10000 знаков про большую-большую иллюзию, что бывает какой-то идеальный журфак. Тут уместно вспомнить, как готовят олимпийских чемпионов. Есть дворовый спорт, люди устраивают дворовые чемпионаты. И есть товарищи, которые смотрят и замечают, что у тебя прикольно получается, и «не хотел бы ты походить в нашу школьную секцию?».

После этого в школьной секции к ним приходит чувак из какой-нибудь районной секции и говорит: «о, какой у тебя баскетболист, дай мне его сюда!». Идет просеивание с массового уровня через школу олимпийского резерва, молодежную олимпийскую сборную, чемпионаты мира и т.д. В конце, может быть, получается какой-нибудь чемпион по толканию ядра.

Если сита для просеивания нет, олимпийских чемпионов у тебя не будет, ровно как у тебя не будет чемпионов мира, края и дворового чемпионата.

Что получается: на журфак накладываются ожидания от дворового чемпионата: «обучайте всех, чтобы они там медиаобразование, чтобы была качественная аудитория и умела смотреть телевизор, критическое мышление, бла-бла-бла». Там должны готовить ремесленников, отлично, мы ждем ПТУ-шников из журфаков. Они должны иметь вот такой кругозор, давайте из них и чемпионов Европы лепить. И все это должен делать один состав преподавательский, который вообще подчиняется министерству, а не вам с вашими хотелками.

Вопрос не в том, чтобы сделать идеальный журфак, а в том, чтобы сделать кучу дворовых медиашкол, кучу конкурсов отборочных, дистанционных и т.д. Не хватает «онлайн-ПТУ» и ремесленных школ для тех, кому нужны конкретные навыки для работы в медиа (и не нужно четыре года изучать всю программу). Много участвую в круглых столах о качестве журналистского образования, и все они крутятся вокруг темы «вы плохо учите — не даете практиков». Не вижу системного подхода к проблеме — ни со стороны вузовского сообщества, ни со стороны отрасли.

Потому что отрасли сейчас «не до этого». Выращивать кадры? Нет, не наше это дело. К нам должны приходить готовые и опытные, с которыми возиться не надо. А если какая редакция и запускает свою школу журналистики, то опять в модели «вещательного» образования: приходят мастодонты и рассказывают байки из своей жизни. Так по кругу и ходим. Хотя есть масса эффективных интерактивных методик.

Сейчас есть несколько человек, кто темой озабочен и работает не в лекционном формате. Иван Печищев, например, в Перми внедряет принципы перевернутого обучения (flip education), Анна Тышецкая в Томске запускает магистратуру, выстроенную как серия мастерских, индивидуальных и групповых проектов.

Но это — исключения. Кто вырос в образовательной традиции, где у доски пересказывают новый материал, с трудом осваивает интерактивные технологии обучения и не ценит персонализацию образования.

Личный опыт: через карту на танках

Максу, моему сыну, восемь лет и он не ходит в школу. Этому сопротивляется моя мама, потому что мама — педагог со стажем, и для нее истории про философские карты, самообучение, навигацию и всё остальное, конечно, интересны, но — «учебник привези!». Я стараюсь убедить и объяснить, иногда получается, иногда не очень. Но ребенок движется по личной образовательной карте.

Образование — это доступ к обучающей среде, к людям, которые тебя могу научить разным интересным вещам, это пространство для собственных опытов. И право выбора.

Для каждого возраста «выбор» значит разное, но остается основополагающим принципом. Мне может не нравиться, как он тратит карманные деньги, я даже скажу ему о том, что мне не нравится, покажу варианты, как можно было бы потратить их эффективнее. Но это его выбор пойти и купить очередной пистолет. И я уважаю его решение.

Часто меня спрашивают, как Макс учится, и предполагают, что есть фиксированное время, когда он садится за домашнюю парту и открывает учебник. Такого не бывает. Потому что домашнее обучение — это не перенос классно-урочного принципа под другую крышу, это изменение методики преподавания.

Математикой Максим занимается на Учи.ру — там нет никаких скайпов или видеороликов с говорящим учителем. Игры и анимация, задачи с вызовом (решить примеры до того, как взорвется бомбочка), олимпиады и секретные уровни, которые открываются только, если разобрался в темах. Никаких красных ручек, подчеркивающих ошибки. И я вижу, как Максу интересно по этим этапам идти. Он азартный и импульсивный парень. Лучший способ направлять таких — поставить планку и быть поддержкой, если будут неудачи, остальное он сделает сам.

Важно не сколько минут он потратил на занятие по математике, важно, что он разобрался с темой и может дальше этот навык использовать. И нужно быстро показывать, где эти навыки он может применить.

Пример с той же математикой: после сложений и вычитаний разбираем семейный бюджет. Парень реально складывал, сколько денег мы тратим, сколько мама зарабатывает, сколько стоит LEGO-поезд, сколько нужно откладывать, чтобы этот поезд купить. Люди в семьях тоже так делают, но они почему-то не думают, что это обучение и образование.

Или: Макс захотел печь кексы на продажу (мечтает парень своё кафе открыть), и мы разбирали производственный процесс — как кексы получаются, сколько стоят, в чём измеряется мука, в чем измеряются яйца, молоко и т.д. Знания связаны в конкретной ситуацией, ребенок получает востребованный в данный момент просветительский модуль (он не знал понятия бюджета, доходов и расходов, производственной цепочки), получает навык планирования, сложения и вычитания. Это не значит, что сразу он пошел и начал кексы делать и продавать. Но понимать, как устроен мир, ему удается.

А потом мы едем в Нижний Новгород и Максим самостоятельно идет к владельцу кофейни и рассказывает о своем желании работать. «До 14 лет нельзя, но ты можешь помогать», — отвечает немного удивленный Дмитрий Кузин. И парня было не вытащить из кофейни. Наблюдал, записывал, рассказывал, воображал. «Кидзания» хороша, но в кофейне — реальность, взрослая жизнь, которая ему так интересна. Совершенно не хочу закрывать человека на 10 лет жизни в замкнутое помещение.

Если понимать всё, что тебя окружает, как образовательную среду и помогать друг другу с навигацией, сам процесс обучения кардинально трансформируется.

Так как я немного методист, мне проще. Обычному родителю, конечно, нужна методичка — книжечки, карточки, которые помогают, идеи таких интегрированных занятий. Но мне проще это делать «на лету». Вот он прибежал, выпучив глаза: «Мама, смотри, я сделал танк из резинки и двух шариков!». Прекрасно, давай посмотрим, дальше пошли основы геометрии, просто потому что она в фоновом знании у меня есть. Я знаю его интересы, а любую математическую задачу переделать под танки несложно (как и связать музыку с географией).

Художественная драма о танковом сражении. Производство — Максим и Оксана Силантьевы.

«Не помню, писала ли я вам о том, что Макс с ноября прошлого года погружен в тему Титаника. Зацепило пацана не по-детски. Решила записать форматы погружения (некоторые из них он придумал сам):
— просмотр документальных фильмов про Титаник (спасибо каналам Дискавери и NatGeo)
— вырезание Титаника, шлюпок и айсбергов из бумаги, выкладывание схем на полу
— конструирование Титаника из Лего (6 заходов, в том числе и экземпляр, изначально сделанный из двух частей, чтобы показать разлом
— бесконечное напевание титульной песни и попытка выучить слова от Селин Дион))
— строительство Титаников в Майнкрафте
— рисование Титаников везде, всюду, любыми рисовательными инструментами»

Читать полностью...

Репортаж от первого лица со строительства Титаника.

Если соотносить с обычной программой, то по математике Макс идет дальше и быстрее, чем его ровесники, по чтению сильно позже. Ищу, как заинтересовать. При этом я знаю прекрасных людей, которые в 12 лет ненавидели чтение, потом сели за «Хоббита» и пропали.

Я отделяю не только обучение от просвещения, но и образование от получения аттестатов/дипломов. В школе они намертво связаны, и школа подминает образование под сдачу экзаменов. Я же училась на Западе, и когда сдавала туда экзамены, английская система образования не признавала ни университетского моего диплома, ни аттестата, ничего.

Если я сдаю вступительные экзамены, я прохожу, если не сдаю, то не прохожу. Какая разница, где и как я получила знания и навыки, позволяющие мне до этой планки прыгнуть?

И снова в Британии.

Не знаю, каким образом жизнь сложится и в какой стране мы будем жить. Но я очень сильно разграничиваю то, что он умеет, знает, хочет и в чем ориентируется, и, с другой стороны, экзамены, тесты, которые нужны для каких-то институциональных вещей. И сделаю всё, чтобы первое для Макса было большей ценностью, чем второе.

Эти же ценности двигают мной, когда я говорю о профессиональном образовании, обучении взрослых.

Автор заглавной фотографии — Вадим Францев
Остальные фото — из личного архива Оксаны